Записи на таблицах - Лев Виленский

Отступление первое: царь праведный

Он был необычным мальчиком, Хизкиягу. Слабый телом, он родился таким крошечным, что повитуха сказала: «Нет ему жизни». Мать, еще багровая от усилий, заплакала горько, глядя на курчавые волосики младенца: «Господи, Боже наш, Царь Вселенной, даруй мальчику жизнь! Дай ему силы и разум, дабы был он под стать отцам своим, пусть подобен будет Ицхаку, человеку слабому телом, но сильному духом, с которым ты говорил и поставил его над сыном рабыни!». Малыш иногда тихонько похныкивал, но грудь брал и сосал с удовольствием. Он был обрезан — как и все его сверстники — на 8 день своей жизни и вступил в Брит Авраам. Его нарекли Хизкиягу, что значило «Укрепил меня Господь». Мальчишка был высоколобый с умными черными глазами. Он поздно научился ходить, и рано — читать. В три года он уже знал все 22 буквы, а в 5 лет читал Тору Моше и внимал учителям, говорившим с ним о праотцах его — Аврааме, Ицхаке и Йакове, о том, как Моше Рабейну говорил с Господом лицом к лицу, о шофтим и первых царях Израиля. Каждый камень Йерушалаима был знаком мальчишке по книгам — вот здесь Давид тайком наблюдал за моющейся в Кидронских водах Бат-Шевой, а тут был заложен фундамент Храма, который и поныне высится над Ерушалаимом, а тот водоем вырыл царь Шломо для того, чтобы поить своих коней.

Времена наступили тяжелые. Иудея стала маленькой страной, со всех сторон окруженной врагами. Дух народа был слаб, иудеи отворачивались от Бога Истинного. На холмах, покрытых лесом, стояли грубые деревянные столбы — Ашейры, а в долине Инном — огромная бронзовая статуя страшного божка Молоха, которому приносили в жертву новорожденных младенцев, бросая их в печь, день и ночь пылающую в ненасытном брюхе идола. Столб черного дыма поднимался из жуткой долины Инном, и матери прятали своих детей, когда по улицам проходила процессия нарумяненных и завитых жрецов Молоха. Даже во дворе Храма была небольшая статуя Ваала, тонкой финикийской работы, которую поставили при прежних царях. А еще где-то в притворах Храма прятали Нехуштана — медного змия, которого по преданию изваял сам Моше Рабейну. Ему молилась маленькая секта змеепоклонников, людей отвратительных, склонных к содомскому греху. Отец Хизкиягу — царь Ахаз, был человеком праведным, старался придерживаться веры отцов своих и искоренял, где возможно, ереси, казня ересиархов и побивая камнями лжепророков. Этих «служителей богов» расплодилось в Иудее великое множество. Они ходили из города в город, издавая гортанные крики и кружась в танцах, некоторые бились в припадке падучей, иные глотали змей и ящериц. Иные из них, плюя в сторону храма, вещали: «Быть граду сему пусту!». Их казнили публично. Ахаз, человек мягкий, в искоренении ереси не был последователен, поэтому змеепоклонников не трогал, а жрецов Молоха, как говаривали злые языки, даже побаивался, зная их богатство и могущество, их связи с Тиром и Сидоном, их тайные собрания, где среди безудержного разврата обсуждались планы крушения иудейского трона. Поэтому жрецы Бога Единого не любили Ахаза, и молодой царевич жил в постоянной атмосфере раздвоенности и страха. Учителя нашептывали ему одно, отец, метавшийся между разными конфессиями — другое. Смутные времена наступали, как — будто большая и серая волна подкатывала с севера к подножиям древних стен Ерушалаима, грозясь смыть все на своем пути. Жизнь в Ерушалаиме сделалась неспокойной. Боялись ассирийцев. Непобедимые армии Империи подбирались уже к Иудее, стремясь поглотить этот последний клочок независимой земли, как кость в горле сидевший между Ассирией и Мицраимом. С юга приходили отряды воинственного Паро, ночью врывались в незащищенные города, уводили иудеев в плен египетский. Вокруг городов Ахаз приказал строить стены, возводить башни, готовить гарнизоны к отражению неприятеля. Вскоре он умер. Два дня болел царь, метался на ложе своем, освещаемый неровным светом масляных светильников, и жена его Авия утирала ему пот со лба. За окнами бушевал зимний ветер, дико выл в узких улочках. Грозовые тучи собрались над Ерушалаимом и молнии яростно били в бронзовые острия на крыше Храма. В ту ночь молодой принц стал царем. Он сидел в дальнем уголке своей спальни, укутавшись в талит, и читал древние псламы, по преданию написанные Давидом. Вера в Господа проснулась в эту ночь в его сердце, он видел, как рушится мир, окружавший его, чтобы уступить место новому, еще более страшному миру. Когда в спальню вошла мать, вся в слезах, Хизкиягу понял — свершилось. Его отец, смиренный слуга Бога, царь иудейский, ушел в новый, лучший мир, где нет ни страданий, ни болезней, ни проклятых жрецов Молоха. Царство перешло в слабые руки молодого Хизкиягу, как яблоко, неожиданно упавшее с дерева. Новый царь, совершенно неожиданно для придворных, сразу же показал львиные когти. По его приказу был уничтожен Нехуштан, а всех змеепоклонников отдали на растерзание черни, которая с особой радостью забила камнями жрецов змеиного бога. Та же судьба ждала жрецов Молоха, чьи несметные богатства пополнили уже оскудевшую храмовую казну. Придворные дивились на лицо царя, еще недавно такое радушное и немного даже виноватое, оно сделалось страшным. Хизкиягу понял один древний принцип, по которому можно было править его жестоковыйными и своенравными подданными — массовые репрессии, публичные казни, твердая рука и безжалостное сердце. Кроме того, народу был необходим единый государственный культ, не языческие шашни с баалами и ашейрами, но тот древний и страшный культ Единого, с его тайными мистериями, с его школами, где дети и взрослые денно и нощно изучали Тору Моше, с его веселыми праздниками и неутомительными постами, с его четкой централизацией власти. Храм, выстроенный по приказу Соломона Мудрого, за многие годы пришел в ветхость, во дворе его, полном мусора и скотского навоза, жрецы отгородили себе места под курятники, и часто петух пел во время молитв, нарушая пение левитов. Да и жрецы стали уже не те, строгий отбор коэнов, как было принято во времена первых царей, канул в небытие, и частенько жрецами становились хитрые тороватые мужички, которым не терпелось набить карманы деньгами из жертвоприношений, которые стекались в Храм от богобоязненных и трусоватых иудейских купцов.

Но были еще достойные люди в Иудее, были сановники, происходящие из древних родов, которые оплакивали происходящее в государстве. Не перевелись еще юноши, верные Господу, изучавшие Тору Моше и готовые пойти за царем для очищения государства от языческой скверны. Войско — свежее, бодрое, готовое к подвигам, было послано в филистимский Экрон, давно уже не плативший дани, завязавший связи с Ашшуром, войско — первый раз за долгое время —